| Т. А. Глотова ПОВТОР КАК УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ПРИНЦИП ТЕКСТООБРАЗОВАНИЯ В ПОЭЗИИ И. ХУГАЕВА |
 |
|
В статье рассматривается повтор как системный принцип организации поэтической структуры стихотворений Ирлана Хугаева. Повтор как реалия функционирующей языковой системы находится в центре внимания лингвистов, поскольку данное направление в исследовании позволяет рассматривать его в качестве средства усиления, актуализации и гармонизации структуры текста, а также дает возможность проанализировать художественное творчество и его составляющих, в данном случае повторов. Повтор становится важным фактором структурирования поэтического текста, организует мотивы, образы, формирует звенья семантико-стилистической системы автора. В процессе анализа поэтического творчества И. Хугаева в качестве универсального механизма текстообразования были выделены различные виды повторов, при помощи которых осуществляется текстовое развертывание и создаются условия для наиболее эффективного его воздействия на читателя. Ключевые слова: повтор, механизм текстообразования, лирический субъект, языковые единицы, поэтическая парадигма.
Проблема повтора – универсального механизма построения поэтического текста – приобретает все большую актуальность и в последнее время находится в центре внимания лингвистов (И. В. Арнольд, Е. А. Иванчикова, А. Н. Кожин, З. П. Куликова, В. А. Лукин, А. М. Надеждин, Т. Г. Хазагеров, А. А. Чевтаев, Р. О. Якобсон и др.). Рассматривая повтор как одно из явлений функционирующей языковой системы, ученые исследуют его с разных позиций: как экспрессивно-стилистическое средство, как грамматическое средство, как нарушение языковой нормы, как средство усиления, актуализации, гармонизации структуры текста, как содержательную категорию, то есть на уровне функционирования повторяющихся в тексте образов, символов, мотивов и ситуаций [1]. Анализируя повтор как системный принцип организации поэтической структуры, обеспечивающий архитектоническое единство ее связей и отношений, Р. О. Якобсон справедливо замечает, что «картина отбора, распределения и соотношения различных морфологических классов и синтаксических конструкций способна изумить наблюдателя неожиданными, разительно симметричными построениями, искусными скоплениями эквивалентных форм и броскими контрастами» [2, 468]. Как бы продолжая мысль Якобсона, В. А. Лукин констатирует, что через воспроизведение «некоторых знаков», через «их соотношение в пределах целого высказывания или отдельных его сегментов» создается определенный структурный каркас, образующий некое «семантическое единство» [3, 22].
Цель настоящей статьи – представить систему, разновидности и функционирование повторяющихся языковых единиц как универсальный механизм текстообразования в поэзии Ирлана Хугаева. Повтор как механизм текстообразования, а также как принцип усиления, актуализации и гармонизации структуры текста является определяющим средством в поэзии Ирлана Хугаева. К сожалению, поэтическое творчество И. Хугаева [4], яркого, талантливого и самобытного поэта Северной Осетии, исследовано крайне мало [5]. Вместе с тем, одной из смысловых составляющих поэтической парадигмы Хугаева являются повторы. Специфика повторов, как известно, заключается в неоднократном воспроизведении одних и тех же языковых единиц в различных сегментах текста. В анализируемых поэтических текстах Хугаева при описании типологии повторов определяющими оказались следующие характеристики повторяющихся языковых единиц [6]: регулярность их употребления, контактное или дистантное расположение, а также порядок их следования, принадлежность повторов к фонетической, словообразовательной, морфологической, лексико-семантической или синтаксической парадигме. Указанные разновидности языкового повтора с точки зрения разноуровневых средств его выражения являются ярким показателем идиостиля И. Хугаева. Фонетический повтор в поэзии Хугаева можно охарактеризовать как изобразительно-выразительное, рифмо- и ритмообразующее средство. Аллитерация и ассонанс – наиболее распространенные виды звукового повтора в анализируемых текстах. С помощью аллитерации поэт, например, воссоздает определенный «музыкальный» звуковой фон падающей капели и звенящих весенних ручьев: Ярче свет когда ничей / звон ничей и тем звончей / с крыш грохочут водопады / под окном гремит ручей («Апрель. Капель», с. 37). Однако в отличие от музыки в стихах не может быть чистого звукового фона, в поэтическом тексте он звукосмысловой, поэтому аллитерация в поэзии Хугаева способствует значительному обогащению смысловой ткани всего стихотворения – в нем как и слова, так и звуки становятся значимыми. Интересно отметить, что практически каждое стихотворение поэта представляет собой взаимодействие фонетического повтора с повторами других уровней языка. В таком случае можно говорить о комбинированном, или «комплексном повторе» [6]. Например, в стихотворении «На кресте» (с. 232) используется сочетание контактного лексического повтора с фонетической анафорой: Отче / Отче / Отчего?../ Аналогично использование звукового единоначатия и в другом стихотворении «Рифма» (с. 291): Люд / Лют. Фонетический повтор создает вокруг слов своеобразный ореол ассоциаций, а прием ассонанса в данных стихах наделяет конкретные звуки [о], [э], [у] функцией выражения определенного настроения: тревоги, сомнения, грусти. К фонетическому повтору относится и рифма. Хотя рифма и не является обязательным атрибутом стиха, комплекс звуков, повторяющихся в разных строках стихотворного текста в одной и той же позиции, помогает не только ощутить интонационное членение речи, но и понять смысловой стержень стихотворения, объединенного повтором данного звукового комплекса. В поэзии Хугаева можно встретить разные типы рифм: точные рифмы (все звуки после ударного совпадают): Враждуют издревле все отечества / Как прежде люди полны беспечности / Есть история человечества – / Нет истории человечности/ («Человечество и человечность», с. 222); приблизительные рифмы (отдельные звуки после ударного гласного не совпадают): Смертные – божественно красивы / Не в паренье праздном знак и сила/ («Смертные», с. 19); ассонансные рифмы (начиная с ударного, только гласные совпадают): Заглохну, зачахну / от скуки и дремы; / Ни разу не ахну / На корень ядреный/ («Все равно», с. 93); неравносложные рифмы: И подлецом / Я стал поэтому / И потому / Я стал поэтом/ («Причина», с. 42); составные рифмы (звуковой комплекс умещается в одном из слов, но выходит за пределы второго, рифмующегося с ним): Проза Гатуева: / Ату, ату его!/ («Дзахо», с. 224); каламбурные рифмы (повтор звуков одного слова охватывает несколько других слов): У великих –/ Жизнь и деятельность,/ У безликих –/ Жизнедеятельность («Различие», с. 222); рифмы на основе языковой игры, например, с использованием омонимов: Церковь – баня ваших душ / Духа ванная и душ/ («Ничей», с. 134). Повтор как универсальный принцип текстообразования в стихах Хугаева репрезентативно проявляется и на уровне словообразовательной парадигмы. С целью усиления, актуализации значения одной и той же морфемы поэт прибегает к повтору слов, одинаковых по морфемной или словообразовательной структуре. Например, стихотворение «Скука» (с. 225) строится посредством постоянного варьирования идентичных корневых знаков, создавая определенный семантический каркас поэтическому высказыванию: Не скучай по мне: я скучен / Мненьем хил, сомненьем тучен / самомненьем удручен / я ученьем – лишь измучен / я мученьем лишь – учен/. Повтор здесь способствует переносу семантического акцента с внеположной лирическому субъекту реальности на его ментальное состояние усталости, мнительности, обреченности и скуки. Своеобразие формообразующего повтора заключается в обыгрывании однокоренных компонентов грамматической оппозиции. Можно отметить полипоптом (многопадежие): Любовь цветет, как тонкий хмель в крови./ Огонь любви – агония любви./ («Тонкий хмель», с. 7); повтор разных глагольных форм одного и того же глагола: Жалеть себя – напрасный труд./ Себя жалея, пьют и мрут. / Ох, не во благо эта блажь./ Жалей других, себя – уважь./ («Блажь и благо», с. 227). Для морфологического повтора характерно преобладания в тексте слова одной части речи, а также однокоренных слов разной частеречной принадлежности. В стихотворениях Хугаева преобладает одновременный повтор однокоренных существительных, прилагательных и глаголов. Повторы существительных и прилагательных в основном являются эмоционально-оценочными и носят усилительный, акцентный характер. Для глагольных повторов свойственно выражение интенсивности действия и его динамичности. Например, в стихотворении «Нет» (с. 74), говоря об угасшем чувстве любви лирического субъекта, поэт создает морфологический повтор из однокоренных существительных, глаголов и прилагательного: Давай не будем о любви / Средь обжитых и добрых буден./ Зарежь меня иль отрави, – / Но о любви давай не будем./ Люби, что было и прошло;/ Что будет – это дело прошлое./ Любить тебя – куда б ни шло,/ Но быть любимым – это пошло/. В приведенном поэтическом тексте существительное любовь является лейтмотивом, доминантой, его дистантный повтор в четвертой строке осложняется оттенком актуализации и экспрессивности. Однокоренной глагол люби в пятой строке организует темпоральную сторону поэтического высказывания, затем инфинитив любить в седьмой строке позволяет выразить модальный смысл неизбежности, необходимости. Прилагательное любимым в последней строке стихотворения ставит последний эмоциональный штрих на чувствах лирического субъекта – он не нуждается в любви той, к которой чувства остыли, любовь обесценена, «быть любимым – это пошло». Особый интерес в поэзии И. Хугаева представляют лексико-семантические повторы, которые усиливают семантические акценты повторяющихся лексем, актуализируют информативный центр поэтического высказывания и влияют на эмоциональный фон всего произведения. При этом следует иметь в виду, что лексические повторы находятся в неразрывной связи с фонетическими повторами, поскольку происходит повторение не только значений слов, но и их фонетического оформления. Синонимы как один из видов лексико-семантического повтора в произведениях Хугаева, формируя смысловые парадигмы, способствуют созданию альтернативной номинации названного повтором лица, предмета, признака или действия. Например, в стихотворении «Бродяга» (с. 197) синонимы-повторы как реализаторы эквивалентности создают смысловую многоплановость облика лирического субъекта, актуализируют ту или иную его характеристику (босяк – стиляга – миляга – бродяга) и становятся механизмом структурирования поэтического высказывания: Ни отечества, ни отчества / У меня у босяка;/ Ни друзей, ни одиночества,/ Только воля и тоска;/ Я по‑своему стиляга,/ Я по‑своему – миляга,/ Жизнь – бодяга,/ Я – бродяга,/ Пригубляющий слегка/. Антонимы, создающие повтор по принципу со-противопоставления, способствуют, например, изменению ситуации таким образом, что событийная референция из сферы частного случая смещается в сферу бытийной универсалии: Когда глядишь на мир с торцов,/ С его задворок – сердцу ближе / Убогий полусумрак хижин,/ Чем блеск соборов и дворцов./ «Мир – хижинам, война – дворцам»…/ Но – посмотреть на мир с изнанки – / Тому, кто сам построил храм,/ Вполне достаточно землянки./ («Творцы дворцов» (с. 215). Здесь лексико-семантический повтор на основе корреляции несовместимости (соборы, дворцы, храм – задворки, хижины, землянки) акцентирует конфликт между богатством и нищетой, между «творцами дворцов» и теми, кто в этих дворцах живет, между духовностью и потребительством. На первый план выходит ментальная направленность лирического высказывания, в котором основой становится осознание лирическим субъектом универсального закона человеческого существования: Тому, кто сам построил храм, / Вполне достаточно землянки./ На основе лексико-семантического повтора, созданного на антонимии, формируется антитеза – противопоставление двух высказываний: Нет: смерти нет. Я вечен, вечен./ Я побеждаю смерть, как срам:/ Я умираю каждый вечер –/ И воскресаю по утрам./ («Вечер и утро», с. 44). Повтор, основанный на антитезе, – распространенный вид лексико-семантического повтора в поэзии И. Хугаева. Он усиливает воздействующую функцию поэтических строк, актуализирует эмоциональный акцент текста. Со-противопоставление в антитезных высказываниях создается поэтом употреблением слов-антонимов, личных местоимений, словами «да» и «нет», словами с отрицательными частицами и т.п.: Между будущим и прошлым / Сплошь истоптаны межи;/ Меж изысканным и пошлым,/ Между истины и лжи/ («Умер великий Пан», с. 84); Не в паренье праздном знак и сила,/ А в паденьи капли дождевой/ («Смертные», с. 19); «Я» не живет / Без веселого «Ты» / «Я» лишь живот / Без души и мечты / («Морфология любви», с. 23); Я за то, чего нет, отдам / Все, что было, и все, что есть:/ Неизбежно Потом и Там,/ Скоротечно Теперь и Здесь/ («Там и Потом», с. 70). Зачастую в стихах Хугаева повтор, основанный на антитезе, совмещается с разными видами повторов. Например, в стихотворении «Неравнобедренный треугольник» можно выделить анафору, антитезу, параллелизм, звуковой повтор: Пусть другой подарит тебе цветы./ Пусть другой тебя поведет в кино./ Ты со мной на «вы», я с тобой на «ты»./ Между вами «и», между нами «но»./ Между вами «да», между нами «нет»;/ Между вами, может быть, только миг, – /Между нами, кажется, двадцать лет,/ Между нами тысяча умных книг./ Семь чудес меж нами и семь грехов,/ Семь моих смертельно любимых вин;/ Между нами адова тьма стихов,/А теперь, как видишь, еще один…/ Между вами бог, между нами бес,/ Между вами дух, между нами плоть;/ Я всегда один – и с тобой, и без,/ Ты всегда со мной, без меня ты хоть./ Как с тобою быть или без тебя?/ Что сказать любя или не любя?../ Как можно заметить, антонимические пары вы – ты, и – но, вами – нами, миг – двадцать лет, чудеса – грехи, адова тьма стихов – один, дух – плоть, бог – бес, с тобой – без тебя, любя – не любя; анафоры пусть, между нами, между вами, семь, параллельные конструкции связаны с бинарной оппозицией персонажей любовного треугольника, образуя симметричные построения и упорядочивая композиционную структуру стихотворения. Они заставляют читателя возвращаться к ранее декодированному сегменту текста и сопоставлять его с сегментом, декодируемым в данный момент. Внутренние границы душевного состояния лирического субъекта как бы размываются, что способствует возникновению у него целой гаммы контрастных чувств: смятения и жертвенности, утраты и обретения в любви. Синтаксический повтор представляет собой один из продуктивных стилистических приемов в поэзии Хугаева. В основе собственно синтаксического повтора лежит синтаксический параллелизм, то есть повторение той или иной синтаксической структуры предложения или словосочетания. Однако, говоря о повторе на уровне синтаксической парадигмы, следует иметь в виду, что такой повтор неразрывно связан с лексическим повтором, поскольку при этом в рамках определенной синтаксической структуры происходит частичное или полное повторение ее лексического содержания. В поэзии Хугаева такие регулятивные структуры основаны на стилистическом приеме параллелизма и располагаются контактно или дистантно. Поскольку лексическое содержание повторяющихся синтаксических структур может быть как полным, так и частичным, выделяют полный и неполный параллелизм [7, 13]. Например, в стихотворении «Натюрморт» (с. 135) лексическая анафора при контактном неполном параллелизме актуализирует повторяющуюся синтаксическую конструкцию ты любишь, привлекает внимание читателя к определенному фрагменту текста и в качестве семантического центра обусловливает словесное развитие образа лирического субъекта – конкретизацию его увлечений, привычек, желаний: Ты любишь шелк и каблуки,/ Ты любишь танцевать./ Ты любишь наспех. Ты чулки / швыряешь под кровать…/ Ты любишь золото, агат…/ Нередко в поэзии Хугаева функцию анафоры при синтаксическом параллелизме выполняет полисиндетон – повтор служебных слов, например, предлогов или частиц, который имеет локальный акцентирующий характер: От протеста до мятежа,/ От пощечины до ножа,/ От иллюзии до виденья,/ От бессонниц твоих до бденья –/ Долгий путь/ («Воспитание», с. 133); Так изящна, так красива,/ Так убийственно жива;/ Так отчаянно счастлива,/ Так всегда во всем права/ («Порода. Дифирамб», с. 90‑91). Как можно заметить, текстообразующая функция полисиндетона усилена и приемом градации. Члены градации протест – мятеж, пощечина – нож, иллюзия – виденье, бессонница – бденье (в первом стихотворении), изящна – красива – убийственно жива – отчаянно счастлива (во втором стихотворении), расположенные в порядке возрастающего значения, образуют постепенное развертывание тематических образов и отражают основные интенции автора. В зависимости от вида используемой анафоры различны и анафорические композиции в поэзии Хугаева. Помимо рассмотренных ранее фонетической анафоры, морфемной, лексической представляет интерес анафора синтаксическая. Например, в стихотворении «Человек» (с. 26) риторический вопрос «Кто я?» является одновременно и строфико-синтаксической анафорой: Кто я?.. Случайный посетитель ваш,/ Суровых тайн нехоженые тропы,/ Зажав в руке пещерный карандаш,/ Рисую профиль антилопы./…Кто я?.. Тоска моя жива, нова:/ Молчат кумиров бронзовые лица./ Но целый мир я заключил в слова,/ И миру от меня уже не скрыться./…Кто я?.. Я одомашнил дикий злак,/ И женщина моя печет лепешки./ Богам я посвящаю дым и смак,/ С тоской бросаю птицам крошки./…Кто я?.. Тоска моя права, жива,/ Но женщины моей глаза прекрасны./ И я придумал говорить «жена»,/ И это слово было ясно./…Кто я такой?.. Я вышел из зверей:/ Ловчей зверья парю над небосводом,/ Хожу по суше, плаваю по водам, – / Но и тоска моя еще живей./ Как видим, анафорический риторический вопрос создает не только эмфатическую интонацию, но и делает читателя участником внутреннего монолога лирического субъекта. Читатель вовлекается в философское рассуждение о человеке, его предназначении, мировосприятии. Риторический вопрос как элемент структуры органического текста оказывается весьма значимым и в плане текстового развертывания, и в аспекте смыслового восприятия его читателем. Местоположение повторяющейся синтаксической единицы в сегменте поэтического текста может быть различным, что создает разнообразные структурно-стилистические виды повторов: стык, симплока, кольцевой повтор, которые часто встречаются в поэзии И. Хугаева. Такие повторы всегда способствуют ритмизации речи и выполняют усилительно-выделительную функцию. При стыке (анадиплосисе) происходит удвоение конца одной синтаксической конструкции за счет повторения его в начале смежной с ним структуры: Я целовал цветок в уста / Цветок в уста / По капле пил росу с листа / Росу с листа/ («Цветок», с. 134). Симплока предполагает разные начало и конец синтаксической структуры при одинаковой середине: Мои стихи сполна / понятны только мне,/ И только мне сполна чужды и непонятны/ («Автор», с. 198‑199); Счастлив, кто владеет кладом –/ Проклят, кем владеет клад/ («Вор», с. 96‑97). Как можно заметить, репризный рисунок при симплоке имеет свои особенности: к повторяющимся ключевым словам сполна в первом отрывке и владеет во втором вводятся разные уточняющие и дополняющие лексемы; эти новые лексемы – слова с противоположной семантикой: понятны – чужды, непонятны; счастлив – проклят. В первом примере можно наблюдать также сочетание симплоки с хиазмом, для которого характерна перестановка компонентов повторяющейся окольцовывающей конструкции. При симплоке, таким образом, происходит информативное преобразование синтаксических структур – соединение контрастных признаков, их конкретизация и актуализация, многоплановость образов. Кольцевой повтор (колюр) – один из эффектных видов повтора в поэзии Хугаева. При кольцевом повторе в конце поэтического текста повторяется какой‑либо компонент его начала. Иногда поэт использует кольцевой повтор в неизменном виде, как, например, в стихотворении «Дочки-матери» (с. 168‑169). Строки Тишина вокруг меня / Крик внутри меня / Ты любила ли меня?/ Ты простишь меня?/ в неизменном виде повторяются в конце стихотворения. Однако чаще всего Хугаев каким‑либо образом модифицирует окольцовывающую конструкцию – он заменяет какие‑то ее компоненты. Ср., например, начало и концовку стихотворения «Прости. Караоке» (с. 52‑53). Начальные строки: Прости;/ Поверь;/ Покой всего дороже;/ А путь/ Опа-/Сен, страшен; отреши:/ В моих/ Краях –/ Туман и бездорожье,/ И ни / Одной / Окрест живой души/. Концовка: Забудь / Меня:/ Такой тебе не нужен;/ Заблу-/ Дишься / И пропадешь в глуши:/ В степях моей души –/ Распутица и стужа,/ И ни / Одной / Окрест живой души/. Модифицированный вариант колюра в конце стихотворения метафорически развертывается на фоне эмотивной и экспрессивной функции, выделяется как яркое выразительное средство, передающее эмоциональное переживание лирического субъекта – его чувство одиночества, утраты и опустошенности. Подача окольцовывающей конструкции может сопровождаться также и изменением только ее пунктуационного рисунка: Глаза другого цвета, – / И платье – и глаза;/ Да в кружеве манжета / Не бисер, а слеза./ Не плачь: несчастны оба;/ Тебя несчастней я:/ Любить тебя до гроба / Я мог бы, да нельзя./ В степях души другая,/ Как призрак, неспроста,/ И грудь ее тугая,/ И бедра, и уста./ Но главная примета,/ Знаменье и гроза –/ Глаза: другого цвета – И платье, и глаза/. («Глаза другого цвета», с. 181). Пунктуация модифицирует и рематическое членение кольцевого повтора, что в свою очередь меняет его интонационную окрашенность. В первой структуре – Глаза другого цвета, – / И платье – и глаза – тире при перечислении усиливает рематическую составляющую поэтического высказывания, придавая интонации выделительный, акцентирующий оттенок. Во второй структуре Глаза: другого цвета – И платье, и глаза введенное двоеточие меняет акценты: рематический центр высказывания переносится в первую часть, интонационно выделяется лексема глаза, затем после каузальной паузы следует раскрытие, пояснение интенции лирического субъекта. Перед тире – небольшая пауза, и затем следует перечислительная интонация без особых акцентных штрихов. Таким образом, в поэтических текстах Ирлана Хугаева повтор является универсальным принципом тексто- и стилеообразования, служит усиливающим средством для выделения концептуально важных понятий поэта. Повтор в поэзии И. Хугаева является разноуровневым (были выделены повторы на уровне фонетической, словообразовательной, морфологической, лексико-семантической или синтаксической парадигм) и многофункциональным: кроме постоянных функций актуализации и усиления семантики ключевого понятия или всего высказывания можно выделить изобразительно-выразительную (экспрессивную), ритмо- и рифмообразующую, композиционную, смыслообразующую функции. ______________________________________________________ 1. Надеждин А. М. Корневой повтор в художественной речи М. И. Цветаевой: Дисс…. канд. филол. наук. Нижний Новгород, 2015.
|