| Д. К. Асратян «АЛАНСКОЕ ДОСЬЕ» ПАТРИАРХА НИКОЛАЯ МИСТИКА: ПРОБЛЕМЫ ХРОНОЛОГИИ |
 |
|
Со времен Ю. А. Кулаковского считается установленным, что «христианство у алан… восходило лишь к началу X века. Показание в этом смысле дает… переписка патриарха Николая Мистика» [1, 167]. Практически так же об этом говорится и в новейшей литературе, например, в монографии Д. В. Белецкого и А. Ю. Виноградова: «Настоящее распространение христианства в Алании началось только с X века, и почти все фактические сведения о нем содержатся в письмах константинопольского патриарха Николая I Мистика» [2, 19]. Конечно, формулировка «настоящее распространение» не может не настораживать: во‑первых, своей размытостью, что вряд ли допустимо для строго научного дискурса; во‑вторых, невольно напрашивается мысль, что «настоящему распространению» христианства предшествовал некий период «ненастоящей» евангелизации. Судя по многочисленным письменным (и археологическим) свидетельствам, многие из которых приводятся в той же работе Д. В. Белецкого и А. Ю. Виноградова [2, 15‑19], предыстория у «настоящего распространения» христианства действительно была, так что «все эти ранние свидетельства должны стать темой отдельного исследования» [2, 17].
Тем не менее, именно в начале X в. появляются первые достоверные сведения о существовании Аланской епархии, и пока практически единственным источником данных о ее появлении остается «Аланское досье» Николая Мистика (послания № 46, 51, 52, 118, 133, 134, 135), выделенное еще в 1844 г. первым издателем основного корпуса его переписки кардиналом Анджело Маи [3 (1), XVII, XX]. Позднее русский исследователь Н. Волков обратил внимание и на другие послания патриарха, связанные с аланской темой — № 9, 23, 79 [4, 246, 252 и далее], но по‑настоящему в научный оборот «Аланское досье» ввел лишь в самом конце XIX в. Ю. А. Кулаковский [1], к сожалению, не знавший о работе, проделанной его предшественниками. Принимая во внимание исключительное значение переписки Николая Мистика для реконструкции истории Крещения Алании, нетрудно сделать вывод о том, сколь важными являются датировка писем и установление смысловых и хронологических связей между ними. Несмотря на прекрасную сохранность эпистолярного наследия Николая Мистика (во всяком случае, значительной его части) и на солидную историографию вопроса, нельзя не согласиться с С. Н. Малаховым, отметившим, что «наиболее дискуссионной стороной эпистолярного наследия Николая Мистика, которое относится к истории Алании, является проблема датировки писем, а, следовательно, хронология евангелизации Алании» [5, 29]. Из семи писем «Аланского досье» два (№ 46, 51) адресованы правителям Абхазии («Авасгии»), остальные — архиепископу Алании Петру (№ 52, 118, 133‑135). Кулаковский категорически настаивал на том, что «в письмах к князю авазгов и архиепископу Петру нет никаких указаний на события, которые бы имели определенную хронологическую дату» [1, 168]. Говоря о датировке «просвещения алан светом христианства», выдающийся ученый отметил лишь, что это «совершилось в патриаршество Николая Мистика и притом, вероятно, в ту пору, когда он вторично занял патриарший престол» (т.е. между 912 и 925 гг.). Но и это, по мнению Кулаковского, лишь догадка на том основании, что 9‑е письмо (к болгарскому царю Симеону), которое доставляет некий проповедник христианства среди алан, написано «после несчастной для ромеев битвы при Ахелое 20 августа 917 года» [1, 168]. Можно констатировать, что Кулаковский слишком пессимистично оценил «Аланское досье» как инструмент датировки событий, связанных с Крещением Алании (см. ниже). Однако наиболее надежную привязку к хронологии дает не замеченное им, но тщательно проанализированное Волковым послание № 79 неким лицам, которых патриарх именует своими «духовными детьми» и которые ведут миссионерскую деятельность «в пустынном месте», среди людей с «чуждыми обычаями». Николай Мистик сообщает своим корреспондентам, что только вернулся на патриарший престол, — это позволяет точно датировать послание летом 912 года. Если справедливо предположение Волкова о том, что речь идет об Алании (а не, скажем, о Хазарии), — а с этим согласны практически все последующие исследователи, — то можно с уверенностью утверждать, что к лету 912 года миссия уже успела поработать в Алании достаточно продолжительное время, начав, очевидно, еще во время первого патриаршества Николая Мистика (901-907), если не раньше, чего не исключал нидерландский комментатор и издатель его переписки Л. Г. Вестеринк [6, 559]. Примечательно, что связь миссионеров с Николаем Мистиком сохранялась и после его низложения в 907 году — в письме говорится о посланце, которого они отправили к Николаю Мистику, еще не зная, очевидно, что последний восстановлен в патриаршем сане. О назначении епископа в Аланию в письме № 79 прямо не говорится, однако Патриарх пишет, что миссионеры смогут вернуться домой, «оставив им (аланам. — Д. А.) тех, кто вместо вас будет своим учением вести их по правильному пути и заниматься их спасением». Можно предположить, что назначение епископа в Аланию уже было в планах патриарха, но официальное решение на момент написания письма еще не было принято. Хотя адресаты письма № 79 остаются неназванными, можно с уверенностью утверждать, что один из них (возможно, руководитель миссионерской группы) упомянут в том самом письме № 9, написанном после сражения при Ахелое и надежно датируемом августом или сентябрем 917 г. Этот человек, который некогда «среди алан силой Всесвятого Духа посеял слово веры», — так его рекомендует Патриарх, — теперь уже «игумен аскетов на Олимпе» (то есть настоятель одной из монашеских общин в Малой Азии) и, очевидно, пользуется особым доверием Николая Мистика, который поручает ему ответственную дипломатическую миссию к болгарам. Неоднократно высказывалось предположение, что упомянутый в письме № 9 игумен — это Евфимий, о котором идет речь в послании архиепископу Петру за № 135. Действительно, о Евфимии говорится в сходных выражениях: «посеял семя учения» (среди алан). Но так можно сказать и не об одном человеке, а мы знаем, что в первой миссии было по меньшей мере двое участников. Можно лишь констатировать, что Евфимий был одним из адресатов письма № 79 и, соответственно, участником первой миссии, затем он был отозван (как и было обещано в письме № 79) и направлен в Аланию повторно уже при архиепископе Петре. Можно ли признать в нем наставника монахов на Олимпе, или это два разных участника первой группы миссионеров — сказать пока невозможно. Так же нельзя с полной уверенностью отождествлять Евфимия «Аланского» с Евфимием — адресатом краткого послания № 148, хотя это весьма правдоподобно. Более того, лексическая близость послания № 134 архиепископу Петру и послания № 148 позволяет предположить, что последнее также адресовано в Аланию [6, 582]. К сожалению, в отличие от писем № 79 и 9, послания архиепископу Петру, входящие в «Аланское досье» (№№ 52, 118, 133‑135), действительно не имеют, как отмечал Кулаковский, столь же надежных привязок к точно датируемым событиям. Не пишет патриарх и о том, когда было принято решение об учреждении Аланской кафедры и назначении на нее Петра. Из послания № 79 следует, что это произошло не раньше лета 912 г. С другой стороны, в письме № 133 отмечается, что архиепископ Петр, отправляясь в свое путешествие, оставил Патриарха «живущим в аду, или даже в еще более ужасном положении, чем живущие там, — ибо против них уже не воздвигаются ни зависть, ни война, ни заговор, нас же доныне все это окружает». Более того, объясняя задержку с письмом, Николай Мистик пишет следующее: «Мне весьма недостает гонцов. Ибо я в таком положении, что большинство страшится даже встретиться со мной. Также помни, что нам небезопасно писать, — дабы те, кто по грехам нашим стараются замыслить злое против нас, не получили через мои письма, неким неожиданным для нас образом, еще один способ действовать против меня» [7, 63‑64]. Все это говорит о том, что архиепископ Петр направился на Аланскую кафедру в период опалы патриарха Николая, связанной с интригами Зои Карвонопсины, вдовы императора Льва Мудрого и матери малолетнего императора Константина Багрянородного, захватившей власть в феврале 914‑го и правившей до конца 918 г. Вестеринк (а вслед за ним Белецкий и Виноградов) предположил, что отъезд Петра пришелся на 22‑дневное бегство Николая Мистика в храм Святой Софии в феврале 914 г [6, XXII‑XXIII, XXIX; 2, 23]. Впрочем, столь точной датировке противоречат слова самого патриарха, который пишет, что по‑прежнему находится в том же бедственном положении, что и в момент отъезда аланского архиепископа. Стало быть, можно лишь констатировать, что к месту служения последний направился не ранее февраля 914 г. Вопреки мнению Кулаковского, более точно выстроить хронологическую цепь событий помогают письма «эксусиасту Авасгии» (№ 46, 51, 162). Адресата послания № 51 Патриарх благодарит за усердие, которое он явил и являет «ради спасения народа алан и познания ими истины», отмечая его участие в «просвещении архонта Алании и тех, кто вместе с ним удостоился святого крещения», а также «странноприимство» в отношении «Богу любезнейшего архиепископа» Алании [7, 58]. Адресату послания № 46 Патриарх выражает соболезнования в связи с кончиной отца (очевидно, адресата послания № 51). Интересно, что в этом коротком письме, совмещающем соболезнования и завуалированное поздравление со вступлением на престол, Патриарх не забывает попросить и об архиепископе Алании, что свидетельствует как об активном участии покойного эксусиаста в деле просвещения Алании (и важности того, чтобы его дело продолжил преемник на престоле), так и об исключительном внимании патриарха к судьбам христианства на Северном Кавказе: «Об архиепископе же Алании, чадо наше, мне нечего писать. Ибо ты сам, как человек понятливый и разумный, зная, что труд его служит во спасение людей и к славе великого имени Божьего, и без моего письма непременно поможешь ему, ради предлежащего на небесах воздаяния боголюбцам, и посодействуешь в трудах. И если он, пребывая среди народа иного в земле чужой, нуждается в чем‑то необходимом или облегчающем жизнь, то ты с готовностью обеспечишь его, получая для этого силу от Бога» [7, 58]. В третьем послании «эксусиасту Авасгии» аланы не упоминаются, зато в надписании приводится имя адресата — Георгий (у Кулаковского ошибочно «Григорий» [2, 169]). Вестеринк, опираясь на хронологию правления абхазских царей, предложенную американским кавказоведом К. Тумановым, констатировал, что письмо № 51 адресовано Константину III, а письмо № 46 — его сыну Георгию II [6, 547, 549]. Согласно К. Туманову, кончина Константина последовала в 916 или 917 гг. На основании послания № 51 можно сделать вывод, что к этому времени архиепископ уже провел некоторое время в Алании, а правитель алан и некие лица из его окружения приняли крещение. Стало быть, вступление первого архиерея на Аланскую кафедру, крещение архонта и других алан, уже подготовленных к этому миссионерской группой Евфимия (вполне вероятно, что архонта крестил сам архиепископ), ограничиваются периодом c февраля 914‑го по 916 / 917 г. Однако хронология правления царей Абхазии пока не может считаться окончательно установленной. Так, Б. Мартен-Изар [2, 24] полагает, что смерть Константина и воцарение Георгия имели место в 922 / 923 г., — в этом случае временной диапазон, включающий перечисленные события аланской истории, увеличивается. Пять писем патриарха архиепископу Петру по содержанию могут быть разбиты на три группы: № 133 и 52; № 134 и 118; № 135. Переписку открывает послание № 133, по всей видимости, написанное в ответ на первое письмо архиепископа Петра из Алании. Очевидно, с момента его отъезда из Константинополя прошло уже немало времени (по мнению Вестеринка — около года [6, 577]) — архиерей уже успел добраться до Алании, столкнуться там со «скорбями», сделать вывод, будто он забыт своим патриархом, и написать письмо, в котором, помимо упреков первосвятителю, содержались также сведения о многоженстве у алан (видимо, Петр упоминает конкретный случай двоеженства какого‑то представителя аланской элиты). В ответ Николай Мистик, как уже отмечалось выше, напоминает, что и сам «живет в аду… доныне», многословно и красноречиво отвечает на упреки архиепископа Петра, призывая его исполнить «добрый подвиг и служение Богу, к которому… был призван благодатью», а относительно «беззаконного брака» дает следующий совет: «Если возможно увещеванием и наставлением расторгнуть супружество, — Богу всякое благодарение! Если же сопротивление слишком сильное, то пусть зло хотя бы не распространяется, так чтобы не осквернялся отныне подобными браками народ. Этого ты достигнешь, постоянно увещевая правителя народа и мужа, которому попускается сожительство, ввиду того, что оно уже свершилось» [7, 64]. При внимательном чтении нельзя не заметить чрезвычайное сходство посланий № 133 и 52. Как предположил Вестеринк, послание № 133 не дошло до адресата, и вместо него Николай Мистик отправил его «дубликат» — послание № 52 [6, 549]. О том, что некоторые из посланий не доходили до Алании, сообщает сам Николай Мистик в письме № 52: «Ибо я писал, и не раз, но дважды и трижды, хотя, по‑видимому, написанное не достигло тебя» [7, 59]. Высказывалось предположение [2, 30], что речь идет о трех письмах из «Аланского досье» — № 133, 134 и 118. Однако это маловероятно. Как уже говорилось выше, письмо № 133 было написано в ответ на несохранившееся письмо архиепископа Петра. Чтобы сделать вывод, что послание № 133 не дошло до адресата, патриарх должен был получить от него по крайней мере еще одно письмо. Но в послании № 52 речь идет об одном послании архиепископа Петра и, судя по репликам патриарха, том же самом, на которое он уже ответил посланием № 133. Откуда же в таком случае Патриарх мог знать, что последнее не дошло до адресата? По-видимому, письма архиепископу Петру, о которых патриарх упоминает в послании № 52 («писал, и не раз, но дважды и трижды, хотя, по‑видимому, написанное не достигло тебя») были написаны до того, как Николай получил от Петра первое письмо (с упреками в свой адрес) и, соответственно, до послания № 133. Последнее действительно не дошло до адресата, но, скорее всего, не было и отправлено — то ли ввиду упоминаемых в нем трудностей с гонцами, то ли потому, что патриарх по каким‑то причинам решил его переписать. Второй вариант (№ 52), при всем сходстве, получился значительно мягче первого. Патриарх уже не пишет, что подозрение в забывчивости «показалось невыносимым и нанесло смертельную рану», а лишь говорит, что послание архиепископа его «весьма опечалило». Еще более поразительна перемена позиции патриарха относительно полигамии у алан (нельзя не вспомнить, что именно непримиримое отношение к четвертому браку императора Льва Мудрого обусловило многолетний конфликт Николая Мистика с Зоей Карвонопсиной, который в свое время стоил ему патриаршего сана, а во время написания писем № 133 и 52 привел к тяжелым последствиям, превратившим жизнь патриарха в «ад»). Теперь он пишет значительно подробнее и, можно сказать, более взвешенно: «Что же касается того, о чем ты написал, — о брачных делах, противных установлениям Церкви, и прочих обычаях, которые склоняют к языческому образу жизни тех, кто их придерживается, то тебе небезызвестно, что столь внезапный переход от язычества к евангельской строгости не дается легко. Посему надлежит тебе учить и увещевать к добру непрестанно, по‑отечески и с кротостью; и, если тебя слушаются, благодарить Дающего благодать через твое учительство, если же противятся, терпеливо сносить, особенно если непокорные принадлежат к высшему классу своего народа и являются не управляемыми, а управляющими. С подчиненными, возможно, ты можешь быть более строг и властен, и ни в коем случае не примиряться с бесчинствами; но к тем, в чьей власти воспротивиться спасению целого народа, необходимо подойти с рассуждением, не то слишком суровым к ним отношением мы можем ненароком вконец разгневать их и тем самым перевернуть все с ног на голову. Тому много у тебя примеров из дел человеческих. Так и врач нередко уступает суровой болезни, и рулевой не прилагает усилий более возможных при течении, противоположном ходу судна, и военачальник нередко вынужден уступить из‑за натиска противника. Ты и сам знаешь наше положение: учитель, которому не под силу побороть непослушание учащихся, если не хочет пострадать от собственной глупости и неразумия, пусть пощадит дерзость непокорных учеников и уступит им на время, чтобы вновь заставить их внимать учению» [7, 61]. Не этот ли пересмотр позиции по вопросу многобрачия стал причиной предполагаемого отказа от отправки письма № 133 и появления его новой версии — письма № 52? Во всяком случае, такую возможность не следует исключать. Можно также предположить, что патриархом не было отправлено и письмо № 134, похожее на краткий черновой вариант письма № 118 [7, 61‑62, 64]. Это также ответ на некое письмо архиепископа Петра, в котором тот «ропщет» (№ 134) на разлуку с патриархом и жалуется на «заботы» на чужбине, «беспокоящие разум» (№ 118). Написаны письма № 134 и 118, очевидно, после посланий № 133 и 52; в отличие от последних, Николай ничего не пишет о своих бедствиях — возможно, к этому времени пик конфликта с Зоей миновал, а может, коварная вдова Льва Мудрого уже была окончательно отстранена от власти (в 919 г.). Наконец, о важном эпизоде в истории христианизации Алании говорится в послании № 135 [7, 64‑67], написанном в связи с еще одним жалобным письмом архиепископа Петра. Отвечая на упрек, будто патриарх не знает и не может понять, что значит жизнь на чужбине, Николай Мистик ссылается на свое «нынешнее положение» — несмотря на некоторую туманность выражений, он, похоже, имеет в виду, что по‑прежнему находится под давлением партии своих противников (т.е. послание написано еще в регентство Зои). Главной ценностью письма как исторического источника является то, что в нем довольно подробно говорится о Евфимии, который, как мы узнаем, незадолго до того был вновь направлен, вместе с неназванными спутниками, в Аланию, чтобы помочь архиепископу Петру. В момент написания послания отношения между Петром и Евфимием складывались весьма непросто, и патриарх призывает Петра избежать назревающего конфликта. Как отмечалось выше, весьма вероятно, что Евфимий — то же лицо, что и игумен монастыря, доставивший в 917 г. болгарскому царю Симеону послание № 9, а также адресат письма № 148, носящий то же имя. Подводя предварительные итоги, можно утверждать, что послания Николая Мистика позволяют довольно подробно реконструировать события, связанные с деятельностью византийских миссионеров в Алании начиная с 912 г. и в течение нескольких последующих судьбоносных лет. Заметно размывает картину неясность с датой кончины царя Абхазии Константина. Однако более важной и сложной остается задача систематизации всех сведений о распространении христианства среди алан до второго десятилетия X в. Очевидно, что к прибытию Евфимия и его товарищей (видимо, во времена первого патриаршества Николая Мистика, то есть в первые годы X столетия) аланское общество было довольно подготовленным к принятию христианства, что и обусловило успех византийской миссии.
|