ИЗВЕСТИЯ СОИГСИ

Крымская война (1853 — 1856 гг.) завершилась 30 марта 1856 г. подписанием в Париже мирного договора, который позволил России сохранить целостность ее владений на Кавказе [1, 107 — 122]. Договор не затронул условий Адрианопольского договора 1829 г., касавшихся кавказских владений, что позволило России продолжить свое утверждение в Черкесии. Россия в очередной раз получила юридическое «разрешение» держав на владение Западным Кавказом. Однако эта «формальность» для ее противников, и в первую очередь для Турции и Англии, не стала окончательной точкой в борьбе за Кавказ. Нейтрализация Черного моря и ограничения, наложенные на Россию в ее водах по Парижскому мирному договору, практически оставляли черкесский вопрос открытым. Регулярность прибывания на Черкесское побережье разных иностранных судов по своим масштабам даже превзошла аналогичную ситуацию, сложившуюся здесь после Адрианопольского договора 1829 г. Добиться действительной неприкосновенности кавказских территорий и полностью остановить нескончаемый поток антироссийской политической агитации Российской империи только предстояло [2, 628 — 634].

В активной правительственной политике^I «обрусения» кавказской окраины действия административно-правового характера в течение всего периода проникновения империи в регион тесно переплетались с мероприятиями по колонизации здешних территорий, результатом которых стало не только хозяйственное освоение мигрантами местных земельных угодий, но и изменение его социально-демографического фона.

Со строительством укрепленной линии у правительства Екатерины II появилась прямая заинтересованность в колонизации Кавказа русским населением, что должно было послужить «достаточным основанием к будущему гражданскому развитию» края [1, II, 148]. Поощряемая правительством широкая колонизация региона (см.: [2, 7]) вела к появлению здесь, вслед за казаками, русского населения, переселявшегося из Центральной России [1, II, 147]; российская дворянская элита получила новые поместья (за двадцать лет — с 1785 по 1804 гг. — помещикам из центральных российских губерний было роздано уже 160 тыс. десятин предкавказских земель [3, 33]); терское, гребенское, а затем и кубанское казачьи войска, «как сословия служилые», составляли уже «передовой форпост» на южнороссийских рубежах [1, I, 22; II, 147].

Переход к советскому периоду в истории Северного Кавказа, как и в других частях России, сопровождался параличом власти. Региональная особенность заключалась, пожалуй, в том, что здесь сразу же широкий размах получил бандитизм, базирующийся на овеянном историческими традициями набеговом промысле.

Первое время среди местной интеллигенции царила революционная эйфория, которая была особенно заметна в выступлениях на различных митингах и съездах. На открывшемся 1 мая 1917 г. во Владикавказе съезде горцев Северного Кавказа и Дагестана звучали призывы забыть былые распри, которые якобы являлись следствием политики свергнутого режима. Под это подводились соответствующие исторические обоснования, в которых звучали заявления, что на земли горцев «налетели алчные банды русских обществ и небольшого числа коллаборационистов» [1, 43] (слова из приветствия к съезду председателя Временного ЦК объединенных горцев Басията Абаевича Шаханова, адвоката из Владикавказа, которое перевели на чеченский и кумыкский языки. Бросается в глаза, что среди «измученных» царским самодержавием борцов за права горцев было немало людей, получивших высшее образование при «проклятом режиме»). Враг, таким образом, приобретал вполне определенные этнические черты.

В ходе модернизации современной России высокие требования к науке и мобилизация ее потенциала являются важнейшим условием создания эффективной и конкурентоспособной экономики. Они в целом рассматриваются как источники социального роста и общественного прогресса многонациональной страны. Более того, в глобализирующемся мире наличие развитой научно-технической инфраструктуры и научно-кадрового потенциала служит гарантией государственной безопасности. Поэтому обращение к советской практике организации и управления в области естественных и технических наук при развертывании научно-технической революции второй половины XX в. представляется весьма актуальным.

В данной статье кратко анализируется один из региональных и временных срезов проблемы. Его научная ценность заключается в возможностях оценки потенциала региональных научных центров, анализа организации научно-исследовательской и опытно-конструкторской работы естественно-технических отраслей вузовской науки.

После Второй мировой войны в Турции как под воздействием внутренних факторов, так и вследствие более тесного вовлечения страны в орбиту западного влияния начался сложный процесс перехода от однопартийного полуавторитарного правления к плюралистической демократии европейского образца. Постепенная либерализация политического режима (введение многопартийной системы, декларирование основных прав и свобод и т.д.), прекращение идеологической монополии ортодоксального кемализма, ослабление давления на гражданское общество бюрократических структур создали с начала 50-х гг. — и в особенности после принятия в 1961 г. новой, «либеральной» конституции^I — обстановку, позволившую элите ряда меньшинств страны активизировать усилия по этнонациональной мобилизации и консолидации своих соплеменников с целью противодействия ассимиляционным тенденциям. Несомненно, что черкесы (то есть представители адыгской и других северокавказских диаспор) по степени организационной оформленности и устойчивости самосознания превосходили в этот период большинство прочих нетурецких групп, уступая в этом отношении, возможно, лишь значительно более многочисленным курдам, а также немусульманским группам: грекам, армянам и евреям^II.

Адæймаг фыццаг худ кад `скодта, уый зын зæгъæн у, уымæн æмæ худ дарыны `гъдау уæвынад кæны не замантæй фæстæмæ. Худ æй хъахъхъæдта уазалæй, къæвдайææмæ хурæй. Куыд бирææндæр адæмтæ, афтæ уæлдайдæр та ирон адæмы рагфыдæлтæ худæн стыр кад кодтой, уыдис сын табуйаг иннæ дарæсимæ абаргæйæ [1,146]. Уымæн æмæ адæймагæн йæ сæрæй уæлдæр ницы ис, æмæ уый уæлæ чи ис, уый та табуйаг уыд. «Ирон лæгæн йæ худ йæ сæрæй аппарын, канад сисын стыр тугкалды райдиан уыд,æмæ йæ уымæ гæсгæ йæхи йедтæмæ сисыны бар никæмæн уыд. Йæ худ-иу кæмæн систой, кæнад аппæрстой, уыцы лæг та æгадыл цыд нымад æхсæнады мидæг. Йета йæ искуы ныууадзын дар æгаддзинадыл цыд нымад» [2,1].

По вопросам происхождения и ранней истории русского народа между учеными нет согласия ни в одном пункте. Остроту не снижает и то, что среди авторов гипотез самые выдающиеся имена русской науки — М.В. Ломоносов, В.О. Ключевский, В.Н. Татищев, Л.Н. Гумилев, А.А. Шахматов. Тот факт, что даже их авторитет не смог склонить чашу весов в какую-либо сторону, говорит о том, что дискуссия не закончена, носит открытый характер, проблема ждет своего решения, возможного при появлении новых исторических, археологических, лингвистических материалов.

О высокой степени важности и значимости образа в языковых и речевых единицах общеизвестно. Исследователи, так или иначе соприкасающиеся с вопросами когнитивности и прагматики, наряду с другими вопросами совершенно справедливо и обоснованно обращают свое внимание и на категорию образности, которая в процессе мышления играет важную роль. Категория образности является обязательной составляющей понятия экспрессивности. Кроме того, при ее непосредственном участии формируются и закрепляются устойчивые выражения, высказывания и речевые формулы.

Персонаж уазæг — одна из знаковых фигур, принимающая участие в традиционном свадебном церемониале осетин.

Фигура как бы незаметная, второстепенный персонаж, не принимающий непосредственного участия в обрядах, связанных со свадьбой, он становится очевидцем следующих центральных брачных актов, в которых функция гостя сводится к тому, чтобы освидетельствовать очередной свершившийся свадебный ритуал: чындз æрзилын кæнын артдзæсты алыварс обведение невесты вокруг очага; чызг Бынаты Хицауыл бафæдзæхсын прощание девушки с покровителем отчего дома; ног чындз усгуры хæдзары Бынаты Хицауыл бафæдзæхсын посвящение невесты домашнему покровителю в доме жениха; чындзы хыз исæны фæтк обряд снятия кисеи невесты; чындз хистæртæм бакæныны фæтк подведение невесты к старшим; чындзы хæлын кæрц халыны фæтк (букв. развязывание нательного кожаного корсета невесты) обряд primae noctis (первой брачной ночи). Рассматриваемый персонаж выполняет во всех этих церемониях роль «утверждающего», «закрепляющего», поскольку его действия (молитвословие, благопожелание, пение, танец) всегда завершают ритуал, как бы закрепляя его.

Если называть вещи своими именами, научному осетиноведению повезло. Богу угодно было, чтобы в свое время появились на свет три титана мысли, три выдающиеся личности, чтобы создать и вынести его на своих могучих плечах и сделать достоянием мировой науки. Кому в Осетии незнакомы эти имена: Шегрен, Миллер и Абаев. Перед их светлыми именами мыслящему осетину надобно преклонять голову, как перед Всевышним.

Большое значение имеет отношение автора к исследуемой теме: пишешь ее по необходимости, заказу, чтобы отчитаться или делаешь ее по зову сердца, вкладывая в дело всю душу. Как и наш великий соотечественник В.И. Абаев, двое других иностранцев также писали свои работы, вкладывая в них всю душу свою, получая огромное моральное удовлетворение. И этим во многом объясняются их феноменальные научные достижения.

Одной из важных сфер деятельности А.М. Шегрена была научно-координационная работа по рецензированию трудов, представленных на соискание Демидовской премии, и рассмотрение рукописей авторов «с глубинки», обратившихся к изучению родного языка, истории, этнографии, фольклора. Наряду с рецензированием финноугроведческих исследований, А.М. Шегрен много времени уделял разбору работ авторов с Северного Кавказа: Г.Д. Мжедлова, Ш.Б. Ногмова, Л.Я. Люлье и др.

Наиболее длительным и плодотворным было сотрудничество А.М. Шегрена с инспектором, а позже смотрителем Владикавказского духовного училища и учителем осетинского языка в Тифлисской духовной семинарии Григорий Давидовичем Мжедловым. Оно продолжалось с 1837 по 1852 гг.

Интерес к изучению осетинского языка и его диалектов проявляли многие русские и западноевропейские ученые. Первым, кто отметил в осетинском языке два диалекта — иронский и дигорский, был еще Иоганн Антон Гюльденштедт, который в период с 10 февраля по 4 октября 1771 г. посетил различные районы Северной и Южной Осетии. В ходе своей поездки он собрал большой материал по иронскому и дигорскому диалектам, который был включен им в «Сравнительные словари всех языков и наречий мира, собранные десницею всевысочайшей особы», затем в «Афгано-осетино-дугурский глоссарий» [1, 300]. При этом, видимо, он считал, что имеет дело с двумя разными языками, поскольку в данных словарях, наряду с осетинским языком представлен и дигорский язык [2, 128].

Первым исследователем, указавшим на наличие диалектов в осетинском языке, был Юлиус Клапрот, выделивший иронский и дигорский вид речи. Его двухтомное сочинение «Путешествие на Кавказ и в Грузию», вышедшее в 1812 г. в Гелле-Берлине (на немецком языке) в приложении ко второму тому содержит специальный раздел «Опыт осетинской грамматики» (с. 186-197), который является первой попыткой составить осетинскую грамматику. Раздел этот представляет собой краткий справочник о склонении и спряжении осетинских имен и глаголов.

Говоря об этнографических сведениях в трудах дореволюционных исследователей, мы хотим предложить не персональный подход (такой принцип реализован в статьях С.З. Габисовой^I [1]), а систематизировать материал по описываемому объекту. В данном случае‒ это святилище Дигорского ущелья Дигори изæди лæгæт (курсив наш. — Д.С.). А.Д. Цагаева дает следующее описание рассматриваемого топонимического объекта: «Дигоризæди лæгæт «Покровителя дигорцев пещера», «Духа дигорцев пещера»… Огромная священная пещера в скале к востоку от с. Задалеск. Сюда приходили на праздник перед косовицей только представители мужского пола жителей с. Задалеск. Легенда гласит, что с потолка этой пещеры свисала цепь небесного происхождения, которая в день пиршества сама регулировала уровень котла с мясом жертвенного животного над костром. Когда в Дигорию пришли войска шаха, они поднялись в святилище, надругались над святыней, сорвали цепь и вынесли. На ночь войска расположились лагерем у подножья горы с пещерой Дигоризæди лæгæт. В наказание на них обвалилась гора, и войска шаха погибли. Действительно, в том месте у подножия горы люди обнаруживали шлемы и остатки кольчуг воинов. Возможно, под обвалом и погибли здесь когда-то войска, что нашло отражение в легенде. Эту же пещеру некоторые иностранные путешественники называют Олисайдонæ (Олиссай- Дона) и связывают ее с именем какого-то древнего певца. Кроме того, в осмыслении Е. Зичи [2, 290] топоним Олиссай-Дона не «Река (вода) Олисса», а «Место Олисса». Заметим, что род Олисатæ «Олисаевы» жили в с. Ханаз^II. Жители же этого селения поклонялись другому святому ‒ Зиния^III, а не Дигоризаду» [3, 299-300]. К описанию этого топонимического объекта Цагаева приводит небольшую библиографию литературы, в котором он упоминается [4, 557; 5, 885; 6, 45]. Если рассмотреть дореволюционный контекст, в частности, касающийся сведений о святилище Дигори изæд, то найдем довольно богатый материал, что говорит о том, что просто упоминание того или иного топонимического объекта местности с определением его значения в культуре исследуемого народа выступает в качестве прецедента дальнейших опросов и изысканий.

Изучение аграрных преобразований в СССР в конце 1920-х-1930-е гг. - одно из приоритетных направлений в новейшей российской и зарубежной историографии. Масштабная документализация 1990-2000-х гг., публикация фундаментального пятитомника «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание», расширение методологических подходов позволили вывести исследование проблемы на качественно новый уровень, способствовали кардинальному переосмыслению концептуальных положений советской историографии. В научный лексикон прочно вошел термин «раскрестьянивание», которое характеризуется как «важнейшее событие отечественной истории ХХ века».

В изучении истории и культуры каждого этноса важную роль, как известно, играет фольклорное наследие. Для народов Кавказа важнейшим историческим источником и духовным памятником является эпос о Нартах. Сложившиеся в нашей стране и за ее пределами традиции фундаментального изучения эпоса способствовали формированию отдельной отрасли филологической науки — нартоведения, становлению которой уже посвящены отдельные труды. Время идет, каждая эпоха, несомненно, вносит свою лепту, и новым словом явились два выпуска под названием «Нартоведение в XXI веке: современные парадигмы и интерпретации» [1; 2].

С 18 июля по 12 августа 2013 г. в рамках проекта Международного гранта РГНФ «Памятники античного и сармато-аланского времени в Осетии» №13‑21-13001а (м), проводились разведочные работы в Дзауском районе Южной Осетии. Целью экспедиции было исследование памятников античного и сармато-аланского времени в Осетии.

26 июня 2014 г. в ознаменование столетия со дня начала Первой мировой войны в СОИГСИ состоялась международная научно-практическая конференция «Кавказ в годы Первой мировой войны: героика и повседневность».
В научном мероприятии приняли участие научные сотрудники СОИГСИ, представители АМС г. Владикавказа Т. Г. Кайтукова, председатель Северо-Осетинской региональной организации ДОСААФ России Р. А. Бедоев, секретарь Владикавказской и Аланской епархии священник Савва Гаглоев, муфтий Северной Осетии Хаджимурат Гацалов, представители общественных организаций, преподаватели и студенты СОГУ и СОГПИ.

Первая мировая война — масштабное событие ХХ века, которое не только изменило геополитическую карту мира, но и оказало глубокое воздействие на духовное состояние мирового сообщества. Особое место Первая мировая война заняла в истории и самосознании кавказского социума. Именно поэтому главной целью конференции стало выявление участия народов Кавказа как в военных действиях, так и в связанной с ними общественной активности гражданского населения, а также роли Первой мировой войны как фактора укрепления общероссийской идентичности.