«Детство все пронизано религиозными мотивами. Часто помню себя в ранний час в пустынной церкви Спаса во Спасском, около амвона, вместе с отцом. Изо дня в день. За цветным стеклом радостное утро в звуковых лучах Херувимской. Мотив этот неотступно со мной, высокий, успокаивающий, как тающие в небе облака». Эти строки из неопубликованной автобиографии Евгения Яковлевича Архиппова «Гипсовая маска». Воспоминания о прожитом и пережитом, посвященные Черубине де Габриак (псевдоним поэтессы Е.М. Васильевой (1887-1928), он сопроводил эпиграфом: «Я в мысль глухую о себе ложусь, как в гипсовую маску».

Евгений Яковлевич Архиппов, чья жизнь и судьба удивительным образом связаны с Владикавказом, родился 22 декабря 1882 г. в Москве, на Первой Meщанской улице в доме Журавлева. Семейная легенда гласила: дед Максим Архиппович Щербицкий, служилый солдат во времена польского восстания, сменил свою фамилию и таким образом стал Архипповым. По месту службы дед жил в Крыму. Здесь же при загадочных обстоятельствах его, сброшенного в яму, насмерть затоптали солдаты.

Историю эту Евгению часто рассказывал отец – Яков Максимович, окончивший в свое время высшее учебное заведение и прослуживший долгие годы в почтовом ведомстве. Увлечение литературой, страсть к собиранию книг, журналов, глубокое и вдумчивое отношение к истории, философское осмысление творчества поэтов – во многом от отца. А от матери своей, Агриппины Андреевны Струнской, Евгений Яковлевич унаследовал интерес к Польше, ее языку и культуре.

В 1900 г. он становится студентом историко-филологического факультета Московского университета. Его литературные и эстетические взгляды формировались под влиянием философии Соловьева, Ключевского, лирики Иванова, Бальмонта, Брюсова.

В 1906 г. с дипломом выпускника Московского университета 1-й степени Архиппов приезжает во Владикавказ и поступает на службу в Кавказский Учебный Округ преподавателем истории и русского языка Ольгинской Женской Гимназии. Здесь он – и руководитель специального исторического отделения 8 класса (с 1906 по 1915 гг.), и библиотекарь, и лектор, знакомящий владикавказскую интеллигенцию с новой русской поэзией в обществе народных чтений.

Наряду с общественно-политичес­кой деятельностью широкую известность ему приносит и литературная.

Первая его критическая статья «А.Н. Майков» была опубликована в газете «Терек» (16 марта 1907 г.). Но особенно плодотворными для Архиппова оказались 1910-е годы. Именно тогда он сближается с поэтами-символистами, объединившимися вокруг московского журнала «Жатва». Здесь выходит в свет его статья «Грааль печали», посвященная лирике Е. Баратынского, а также публикуется «Биография Иннокентия Аннинского». В 1915 г. «Жатва» издает сборник его статей о русских поэтах под названием «Миртовый венец», куда вошли статьи о лирике А. Фета, А. Толстого, Е. Баратынского, А. Апухтина, К. Бальмонта, И. Аннинского.

Публикации Архиппова регулярно появлялись в газете «Терек», «Нижегородской земской газете», в «Историческом сборнике», издававшемся Кавказским Учебным Округом, в журнале «Казбек», в московском издательстве «Жатва». Архиппов писал: «Никаких гонораров за свои статьи не получал. Всегда печатался под своим именем, очень редко под фамилией “Д. Щербицкий” и один раз под псевдонимом “Марцепий Струнский”» (см.: [1]).

После революции он уезжает в Новороссийск, где в 1920 г. встречается с Всеволодом Мейерхольдом, с которым работает в подотделе искусств отдела народного образования Новороссийского ревкома. Возвратившись во Владикавказ, Евгений Яковлевич оказывается в группе молодых поэтов – создателей литературного кружка «Вертеп». В 1926 г. они издают альманах «Золотая зурна», на страницах которого были опубликованы стихи владикавказской поэтессы Веры Александровны Меркурьевой (1876-1943), известной под псевдонимом Кассандра. По ее словам, Архиппов – «литератор истинный, нашедший свой стиль». Потом Евгений Яковлевич бережно соберет и сохранит материалы, связанные с творчест­вом Кассандры, напишет рукописную «Книгу о Вере Меркурьевой», как, впрочем, со слов М. Волошина, запишет и воспоминания о Черубине де Габриак и составит из них сборник «М.А Волошин. История Черубины» (о ней см.: [2]).

Евгений Яковлевич Архиппов до конца своих дней (он умер 15 августа 1950 г. во Владикавказе) будет хранить документы, ныне составляющие богатейшее литературное наследие, к которому еще не раз обратятся литературоведы.

Страница перевернута, но не закрыта. В лице Евгения Яковлевича Архиппова литературный Владикавказ привлекал к себе цвет русской интеллигенции. Свидетельство тому – письмо Александра Блока, единственное его письмо во Владикавказ, не вошедшее, кстати, ни в одно из собраний сочинений поэта и хранящееся в ЦГАЛИ с пометкой «уникальное» [3, 1-4]. Это письмо, частное по форме, но по сути – глубоко искреннее, выстраданное, пронзительное, щемящее и по-блоковски целомудренное размышление о Поэте и Поэзии – мы приводим полностью...

«Многоуважаемый Евгений Яковлевич! Только на днях получил я через “Золотое руно” Ваше письмо и стихи А. Звенигородского¹.

Прежде всего за письмо издали крепко жму Вам руку. Не стоит много и говорить – Вы сами, конечно, знаете, что такие читатели, как Вы, не видевшие меня в глаза, не слыхавшие обо мне лично и прочитавшие только сборник стихов, т.е. лучшую часть души – без ежедневного в ней хлама – ценнее и дороже всего. Потому горячо Вас благ[ода]рю, настолько горячо, насколько могу сейчас, когда поглощен соображениями и заботами злободневными. Мой сборник «Нечаянная радость» выйдет скоро – к Рождест­ву. Эту Нечаянную Радость я, пока что, пожертвовал в стихи, как все мы постоянно жертвуем; и потому, конечно, часть души у себя отнял, как все мы отнимаем. Стихи написаны, потом печатаются, автор их забывает и торопится лихорадочно к новому, тоскуя, если оно долго не приходит. Так было и со мной – со стихами о Прекрасной Даме, а теперь и Неч. Радостью. В том и другом уже многое разлюбил (...) прошедшее туманом его закрыло и отодвинуло от меня. А я вот живу, как все мы живем, немножко тоскуя чеховской обывательской тоской, лишь изредка открывая глаза и бодрствуя. Потому всегда немного стыдно, когда обращаются с похвалами лично ко мне, как будто я вовсе не виноват в своих стихах. Не всегда есть, чем пережить такую похвалу, потому что умерла и погребена та часть души, за которую хвалят. Но спасибо Вам от души. Теперь о “Delirium tremens”. Не нравится мне ничего, кроме одного стихотворения: “Солнце в могилу глядит”, да и то – “земля, изъята на три аршина”– нехорошо².

Я бы решился, и объективно, отрешившись от своего впечатления, утверждать, что сборник этот слаб. Можно простить автору слабость техники, потому что она – дело наживное. Но нельзя простить вычурность и отсутствие стройной психики. Какая бы ни была страстная буря в душе, – ею нужно уметь жонглировать и владеть для того, чтобы быть поэтом.

Стихи вовсе не есть “кровавое дно, где безумствует жрица”, как сказано в эпиграфе; скорее, стих – мертвый кристалл, которому в жертву приносишь часть своей души с кровью. “Убивай душу и станешь поэтом”, сказал бы я, нарочно утрируя, для того чтобы точнее передать то, что чувствую; или – “убивай естество, чтобы рождалось искусство”. У А. Звенигородского нет самопожертвования в этом смысле – самого страшного, потому что не видного для других и наиболее убийственного. Если

Тютчев сказал о поэте:

Он не змеею сердце (девы) жалит,

Но, как пчела, его сосет,

то нельзя забывать, что сердце самого поэта сосет, как пчела, его искусство. Если этого нет (этой страшной, незаметной жертвы), то получается поэт по преимуществу декадентский, как А. Звенигородский: конечно, одинокий, даже не подражательный (можно не считать легкого влияния, пожалуй, Бальмонта, если не “школы символистов” вообще), но и не передающий другому своего дыхания. Вот, мне кажется, основная неправда его поэзии, может быть, не лишенной своеобразности, особенно в отдельных строках. Но хуже всего, когда в маленьком стихотворении приходится искать отдельные строки или удачные рифмы. Лучше, чтобы стихи были еще слабее по форме, но чтобы они были внутренне цельнее, чтобы в них сдержанно целомудренно дышала душа – пусть даже самая безудержная и страстная.

Еще раз спасибо Вам за письмо. Крепко и с благ[ода]рностью жму Вашу руку.

Александр Блок.

7 ноября 1906, С. Петербург,

Петербургская сторона, Лахтинская ул. 3, кв. 44.»

1. Андрей Звенигородский, поэт, был в дружеских отношениях с Архипповым и оказал большое влияние на становление его эстетических и литературных взглядов. Встретились они, будучи студентами Московского университета. Творчеству товарища Архиппов посвятил статью «Поэзия князя Андрея Звенигородского».

2. Блок имеет в виду строки:
Солнце в могилу глядит.
на три аршина изъятую.
Гроб на полотнах стучит,
в нишу спускается сжатую [4, 26об.].

______________________________________________________________________

1. ЦГАЛИ. Ф. 1458. Оп. 1. Ед. хр. 42.
2. Октябрь. Л., 1989. № 5. С. 149-159.
3. ЦГАЛИ. Ф. 1458. Оп. 1. Д. 57.
4. ЦГАЛИ. Ф. 1458. Оп. 1. Д. 14.

скачать статью PDF